Статья Я. Абрамова из журнала “Живописная Россия”  №№ 23 и 24 1905 г.

(Перепечатано из журнала «Вестник ДХМ» – январь 1935г.)

Южная полоса центральной России издавна служила очагом возникновения и распространения крайне разнообраз­ных сект и раскольничьих толков. Ка­лужская губерния долго почти исключи­тельно поставляла попов для рассеянных по всей России общин раскольников-поповцев; Орловская, Калужская и Тамбовская — были издавна гнездилищем хлыстовской секты, и здесь же впервые появилось скопчество; в Тамбовской гу­бернии возникло молоканство и его от­прыски; в Калужской губернии возникли секты охохонцев и поцелуек, и т. д. Словом, здесь как бы хранится таин­ственная лаборатория, производящая са­мые дикие идеи наряду с самыми ра­циональными и создающая наряду с изуверами-скопцами рационалистов-моло­кан.

Время возникновения духоборчества относится к середине прошлого столе­тия (18-го), молоканство возникло несколько позднее. Место первоначального появле­ния духоборцев, за отсутствием истори­ческих данных, а также личность осно­вателя секты точно определены быть не могут; можно только с вероятностью предположить, что секта духоборцев воз­никла именно в   Тамбовской   губернии.

Некоторые (напр., проф. Новицкий) желают видеть в возникновении духобор­ства влияние западно-европейского ква­керства, но мнение это не выдерживает критики и не опирается ни на один исто­рический факт, так что духоборчество, как и молоканство могут быть признаны вполне самобытным явлением. Относи­тельно молоканства достоверно известно, что оно явилось впервые в Тамбовской губернии, и что начало ему было поло­жено деревенским портным Семеном Уклеиным. Отрицательное отношение мо­локан и духоборцев к церкви, отверже­ние ими всей обрядовой стороны рели­гии, а также одинаковый образ жизни подали повод правительству и народу смешивать эти две секты и считать их за одну. Народ и доселе во многих ме­стах называет безразлично тех и других сектантов «молоканами», обозначая тем же именем и многие новейшие секты. Правительство также долго называло представителей обеих сект безразлично то молоканами, то духоборцами и при­нимало по отношению к ним одинако­вые меры. Обе секты, тотчас же по своем возникновении, стали быстро рас­пространяться, и к началу прошлого сто­летия духоборство было распространено по всему югу России, а на севере поднималось вплоть до Новгородской губернии, молоканство из Тамбовской губернии перешло в соседние Рязанскую, Пензенскую, Саратовскую и Воронеж­скую, проникло далее в Симбирскую и Самарскую, спустилось в Астраханскую губернию, на Дон и на Северный Кавказ.

Сначала о существовании и распро­странении новых сект   не   знали   даже ближайшие к народу власти, светские и духовные, и потому сектанты были сво­бодны от преследований. Но уже с 1779 года правительство обращает  внимание на распространение новых сект и начи­нает преследовать их приверженцев. Та­кие преследования усилились   к   концу царствования Екатерины II   и   особенно стали жестокими с вступлением на   пре­стол Павла. Сектантов ссылали на фор­тификационные работы в Азов, в   Ригу, на о. Эзель, в   финляндские   крепости, на Соловецкие острова, в Екатеринбург в рудники и в Сибирь;  их  беспощадно секли, клеймили, рвали им  ноздри.   Из­вестный Лопухин писал в  1801 году   по поводу гонений на духоборцев, которых он не отличал еще от молокан, следую­щее: «Никакая секта до того времени не была столь строго преследуема как   ду­хоборцы, конечно не потому только, что они всех   вреднее.   Разными   образами истязали их, целыми семействами ссылали в тяжкие работы, заключали в самые жестокие темницы.  Некоторые   из   них сидели в таких, где ни стоять   во   весь рост, ни лежать   протянувшись   нельзя было. Это мне сказывал, хвалясь своим распоряжением, один из начальников тех мест, в коих они   содержались.   Всякий генерал-прокурор вследствие губернатор­ских представлений   объявлял   именной указ о ссылке их целыми семействами в разные места на поселение и на   катор­гу, и сослано их таким образом не одно сто». И действительно, дело дошло  до того, что стоило только быть уличенным в принадлежности   к   гонимым   сектам, чтоб  быть   отправленным   на   каторгу. Распространение сект этими   жестокими гонениями не останавливалось. Сектанты то и дело открывались и притом  на раз­личных концах России: то в   Архангельске, то в   Херсонской   губернии,   то  в Тверской, то на Кавказе.

Со вступлением на престол Алек­сандра I, отношение высшего правитель­ства к новым сектантам резко измени­лось. Помимо общего либерального на­правления политики первой половины царствования Александра I и его личной терпимости, духоборцы и молокане улуч­шением своего положения в значитель­ной мере обязаны вышеупомянутому Ло­пухину, сенатору и доверенному лицу Александра. Командированный государем для обозрения Слободско – Украинской губернии, Лопухин познакомился здесь с духоборцами, при самых печальных условиях для последних. Не задолго пе­ред тем, при самом вступлении на пре­стол Александра I, высочайшим указом освобождено было множество духобор­цев и молокан из Сибири, при чем бы­ло повелено водворить их на родине и оставить в покое. Согласно с этим пове­лением, харьковские духоборцы возвра­тились из ссылки в августе 1801 г. Тот­час же, вопреки высочайшему повеле­нию, к ним были отправлены для «уве­щевания» два священника и заседатель земского суда с командою.

Эти «увещатели» совершенно оже­сточили разоренных, полуголодных ду­хоборцев, не успевших еще устроиться на пепелищах своих прежних жилищ. Произошел «бунт»? состоявший в том, что духоборцы, не признающие никаких обрядов, на вопрос о том, что они ду­мают о коронации, не дали удовлетво­рительного ответа, а на вопрос о том, будут ли платить подати и давать рек­рутов, отвечали: «мы нищие: чем нам платить подати! какие от нас рекруты? Остался старой, да малой, да изувечен­ный. Мы прежде служили государю, как и другие, а теперь, власть его, мы не можем». Как ни оригинален был этот «бунт», но местные власти взглянули на него в всерьез и начали принимать над­лежащие меры. Однако, Лопухин и его товарищ, сенатор Мелединский-Мелецкий, узнав, в чем дело, остановили пыл ревнительных властей и приказали, чтобы «весь этот мнимый бунт приписан был недоумению и неискусству увещателей, чтобы всякое следствие и розыск были тотчас пресечены, чтобы по этому делу никому не было чинено стеснения и если кто взят под стражу, то немедленно был бы освобожден». Вместе с тем сенаторы донесли обо всем государю. Последний, одобрив распоряжение сенаторов, бла­годарил их и, в изданном по этому слу­чаю указе, выразил мысль, что для то­го, чтобы сектанты «лучше почувство­вали обязанности их к правительству, прежде всего нужно было бы дать им самим приметить, что оно об них пе­чется», чего достигнуть император и по­ручал слободско-украинскому губернато­ру. Между тем распространившиеся слу­хи о человечности сенаторов собрали к ним духоборцев как харьковских, так и из Екатеринославской губернии. В это-то время Лопухин лично ознакомился с духоборцами и вынес самое лестное мнение о них.

Между прочим, духоборцы вырази­ли Лопухину мысль о том, что распоря­жение высшего правительства нe спасут их от притеснений мелких властей, и что, для избежания этого они желали бы особое поселение, где бы они могли жить отдельно от православных.

Желание это было оформлено в прошении, поданном духоборцами сена­тором, и последние сделали в этом смысле представление императору. В от­вет на это последовал указ об отводе для поселения духоборцев местности по р. Молочной, Мелитопольском уезде, Таврической губернии.

Опасения духоборцев о возможно­сти преследований со стороны низших властей, вопреки распоряжениям высше­го правительства, оправдались в самом непродолжительном времени. В начале 1803 года тамбовский губернатор доно­сил государю об открытии духоборцев в пределах вверенной ему губернии; в из­данном по этому поводу указе государь рекомендовал относиться к духоборцам возможно осторожнее, не стеснять и не отягощать их ничем, не судить и не об­винять их «по единому смыслу их ере­си». Но через несколько же времени по получении этого в высшей степени гуманного указа, в той же Тамбовской гу­бернии заседатель Фон-Меник, обобрав­ши всячески духоборцев, несколько из них засек до смерти, и когда началось по этому делу следствие, то оказалось, что «наказание духоборцам дано сораз­мерное и умерли духоборцы, вероятно, от ядопринятия (чтобы, значит, своею смер­тью подвести под суд заседателя!), от какого могли произойти и сине-багровые пятна и иные знаки на спине   и животе наказанных». Дело это кончилось тем, что оставшихся в живых духоборцев, еще раз посекли и затем сослали в Кольский уезд Архангельской губернии. Неудивительно, что от таких порядков духоборцы и молокане массами устремились   на Молочные воды, где они надеялись най­ти хоть некоторый покой.

Переселяться на Молочные воды сначала предоставлялось всем желающим молоканам и духоборцам. На каждую переселившуюся душу отводилось по 15 дес. земли. Переселенцам предоста­влялись разные льготы: так, они осво­бождались на пять лет от податей; на подъем выдавалось каждому семейству по 100 рублей, при чем уплата их рассрочивалась на 30 лет. Впрочем, эти льготы предоставлялись лишь первым переселенцам, а последующие пользо­вались только двухлетней льготой от податей. Указом о переселении воспользовались прежде всего духоборцы. Затем, когда прибыли партии молокан, ду­хоборцы не захотели принять их в свои общества, и тогда-то правитель­ство узнало, что дотоле оно принимало две секты за одну. Молоканам были отведены земли отдельно от духоборцев, в некотором расстоянии от них. В последующие годы прибывали новые пар­тии переселенцев, хотя правительство ставило уже ограничения и препятствия этой иммиграции, а в 1824 прямым запре­щением положило ей конец. Духоборцы, сравнительно мало распространенные, поч­ти все перебрались на Молочные воды, тогда как молокане, гораздо более рас­пространенные, могли выделить лишь часть общего числа членов секты. К концу царствования Александра I на Молочных водах было более 15 деревень, населенных сектантами, и общее число их здесь превышало 20 тыс. человек.

Между тем, в то время как моло­кане и духоборцы отовсюду собирались на Молочные воды, в других местах преследования против них продолжались по-прежнему. Одним из указов Алек­сандра I, очень либеральным вообще, определялось, что сектанты могут быть преследуемы только в случае „явных соблазнов» и притом «по законам на нарушителей общего благочиния по­ставленным». Но при желании под ка­тегорию «явнаго соблазна и нарушения общаго благочиния» можно было под­вести все, что угодно. Заспорил молоканин с православным о вере — вот уже и есть «явный соблазн»; собрались духоборцы и запели свои псалмы—соблазн еще явнее. И вот мы видим, что в течении всего либерального царствования Александра I идут беспрерывные суды над духоборцами и молоканами, ссылки в Соловецкий монастырь, в Колу, в Си­бирь, ссылки на каторжные работы, от­дача в солдаты, наказания кнутами и т.д. И все это за то, что «начали открыто рассевать свое учение», что «неодно­кратно повторяли, что беседуют с Бо­гом», что «произвели возмутительные действия явным разглашением своих толков», словом за то, что «производи­ли явный соблазн». От этих преследова­ний духоборцы и молокане разбегались во все стороны: одни из них стремились, как мы видели, на Молочные воды; другие переселялись на Кавказ, где духоборцы поселились в Елисаветпольской губернии, а молокане в Елисаветполь­ской, Тифлиской и Бакинской, и на се­верном Кавказе — в Терской и Кубан­ской областях; некоторое количество ду­хоборцев переселилось в Сибирь; еще больше отправилось туда молокан, ко­торые впоследствии осели на Амуре. Наконец, однажды духоборцы сделали попытку заселить своими единоверцами устья Дуная. Именно в 1811 г. два по­веренных от духоборцев Рязанской, Там­бовской, Воронежской, Саратовской, Астраханской и Оренбургской губ., все­го от 4000 душ мужского пола, подава­ли прошение о дозволении поселиться на завоеванных тогда у Порты устьях Дуная. Местность эта была давно изве­стна духоборцам, так-так сюда бежали многие из них от гонений при импера­торе Павле и впоследствии возврати­лись на родину. Ходатайство духоборцев, однако, было отклонено.

На Молочных водах сектантам сна­чала жилось не дурно. Хозяйство их бы­ло в очень цветущем состоянии, бла­годаря обилию земли, трудолюбию и восприимчивости к сельскохозяйственным усовершенствованиям. Земли приходи­лось на каждую душу более, чем по пятнадцати десятин. Недалеко от сек­тантов жили менониты-колонисты, и духоборцы и молокане переняли от своих хозяев много полезных сельскохозяй­ственных сведений. У немцев же они пе­реняли костюм и способ постройки до­мов. У духоборцев ко всем этим благоприятным условиям присоединилось еще то обстоятельство, что первое время они вели все полевое хозяйство общими си­лами всей общины. Благодаря всему этому молочанские сектанты скоро разбогатели, развели многочисленные стада ско­та и в особенности овец, покрыли степь красивыми деревьями и цветущими ни­вами и вообще обратили пустынный до­толе край в один из уютнейших угол­ков России, благодаря взаимопомощи и устройству запасных магазинов, они мог­ли безбоязненно переносить временные бедствия, вроде засух и неурожаев.

Кроме земледелия, они занимались и другими отраслями промышленности, например, производством шерстяных поя­сов, шапок и т. п.. У духоборцев, в их главном селении был выстроен сирот­ский дом, в котором призревались бедные, престарелые и сирые.

Нравственность сектантов, по отзывам всех официальных лиц, посещавших молочанские поселения, была примерная. По отношению к правительству они яв­лялись исправными плательщиками по­датей и повинностей и обнаруживали полную покорность.

Казалось бы, все условия благо­приятствовали дальнейшему процветанию сектантской колонии. В действительно­сти, однако, вышло совсем другое. Уезд­ные и губернские чиновники с завистью смотрели на богатеющих сектантов и изыскивали все способы, чтобы сорвать с них что-нибудь. На сцену выступили обвинения сектантов в совращении пра­вославных в свою ересь и в укрытии бродяг. Стали делаться набеги на коло­нию, обыски, аресты, заключения в тюрьмы, дознания. И хотя к концу кон­цов никакого «совращения» не оказы­валось и никаких бродяг не отыскива­лось, сектанты, измученные арестами и тюремным заключением, давали выкуп, что собственно и требовалось. Много от этих злоупотреблений натерпелись сек­танты, которых иногда арестовывали по несколько сот сразу. Но в это время они все-таки находили защиту в лице Александра I, который сдерживал злоу­потребления чиновников и вообще пок­ровительствовал колонии; однажды он даже посетил духоборческое село Тер­пение, остался очень доволен приемом и велел освободить многих из аресто­ванных и сосланных духоборцев.

Но   с   восшествием   на   престол императора Николая I отношение пра­вительства к раскольникам и сектантам резко изменяется, и теперь можно было валить на молочанских сектантов, все, что угодно.

В 1832 году кстати вышло исследование г. Новицкого (тогда студента, а после профессора) о духоборцах, где об этих сектантах наговорены всевозмож­нейшие ужасы. И хотя при втором изда­нии своей книги, через 50 лет после пер­вого, в 1882 г., Новицкий сознается, что дал в первом издании совсем неверные сведения, тем не менее в то время кни­га эта служила единственным источни­ком для знакомства с духоборцами и под ее влиянием духоборцы были зачис­лены в категорию особенно вредных сект рядом с хлыстами и скопцами. Сю­да же попали и молокане, которых и г. Новицкий, и правительство ошибочно (в чем опять-таки профессор великодуш­но сознается через 50 лет), рассматрива­ли как отпрыск духоборчества. Благода­ря такому взгляду на молокан и духобор­цев, как на особенно вредных сектантов, на них посыпался целый ряд запреще­ний.

Прежде всего последовал указ о том, чтобы им не только не выдавать паспортов для заработков, но не дозво­лять даже и на малое время отлучаться от своих селений иначе, как с ведома земской полиции. Затем женам сектантов, поступающих в военную службу, по­велено не выдавать рекрутских паспор­тов; приказано не допускать «публичного оказательства учения и богослужения сектантов», воспрещено им приписывать­ся в городские общества всех местно­стей России, кроме Закавказья; скоро и этого оказалось не достаточно, и из всех закавказских городов сектанты получили право жительства только в 7 — Нухе, Шемахе, Кубе, Шуше, Ленкорани, Нахичевании и Урдубате; затем закавказ­ским сектантам запрещены отлучки во внутренние губернии; воспрещено духо­борцам и молоканам приобретать в собственность земли далее 30 верст от места их водворения; запрещено им нанимать православных работников и прислугу, и т. д., и т.п.

Но все это казалось недостаточно. Был поднят вопрос о выселении всех молочанских духоборцев куда-нибудь на окраину России, где нет православного населения. Такою окраиною сперва была избрана Сибирь, но потом по пере­писке оказалось, что там нет нужных для этого земель (!), и потому решено было сослать духоборцев в Закавказье.

Этот проект ссылки нескольких се­лений, жители которых были виноваты только в том, что веровали по-своему в Бога, был представлен еще в царствование Александра I одесским генерал гу­бернатором Ланжероном, который, буду­чи католиком, очень много заботился о том, чтобы духоборцы не совращали православных. Дикий проект был с не­годованием отвергнут императором. Те­перь этот проект не только не вызвал негодования, но еще был приведен в ис­полнение. Из всех государственных лю­дей того времени, только один генерал Ермолов находил проект выселения ду­хоборцев в Закавказье неудобным на том основании, что «область границ и недавний пример некрасовцев могли по­вести к новой потере для России полез­ных и трудолюбивых людей».

Но голос Ермолова остался букваль­но гласом вопиющего в пустыне, и в 1839 г. состоялось высочайшее повеле­ние о том, чтобы и все духоборцы бы­ли переселены из Молочных вод и вод­ворены в закавказской провинции. Духо­борцам было объявлено, чтобы они или немедленно продавали все свое имуще­ство и шли в Закавказье, или, если хо­тят оставаться на месте, принимали пра­вославие.

12 тысяч духоборцев решили идти в неведомый край, и только 27 человек перешли в православие и остались на Молочных водах вместе с молоканами, которых на этот раз миновала гроза. Оставляя родную землю, столько лет кормившую их, духоборцы припадали к ней грудью, целовали ее, рыдали, простира­ли руки к небу и пели скорбные псалмы. Но и земля к которой они так горячо припадали, и люди, которые должны бы­ли их слышать, все было глухо.

Эти, недавно еще богатые люди, теперь разоренные, продавшие за бесценок все свое имущество, нажитое мно­голетними трудами, бросившие жилища, нищими были переселены в Закавказье.

Здесь духоборцы были поселены в Ахалкалакском уезде Тифлисской губер­нии, вокруг Топорованского озера. На этой местности было расположено 7 ду­хоборческих селений — Богдановка, Спас­ское,   Терпение, Ефремовка, Гореловка, Троицкое и Радионовка. Местность, отведенная духоборцам, представляла собой плоскость в 25 верст длины и 10 шириной,  расположенную среди снеговых хребтов, имеющую 7.000 футов высоты над уровнем моря. Климат здесь чрезвычайно суровый. Почва не приносит никакого плода, несмотря на то, что по составу своему представляет чистей­ший чернозем; лишь только в короткий промежуток двух летних месяцев здесь можно встретить альпийскую раститель­ность. Если ко всему этому присоеди­нить еще то обстоятельство, что духоборцы, отвергающие употребление ору­жия, подвергались здесь постоянным на­падениям горских племен, а также терпели притеснения кавказского чинов­ничества, то будет понятно, в какие ужасные условия попали духоборцы. Дол­го они бедствовали здесь, но благодаря своему истинно русскому терпению, бла­годаря необыкновенному трудолюбию и, наконец, благодаря своей общинной спло­ченности, они побороли все невзгоды и притеснения, и Духоборье стало одним из богатейших уголков Закавказья.